Традиционная же монументальная скульптура, предъявляющая миру образ человека во времени, столь же традиционно маскулинна. У пермских памятников лицо, как правило, мужское. Женские образы редки. У нас не встретишь скульптуру «Мать – Пермь Великая», в отличие от регионов, где возводят монументы «Матери-Бурятии», «Матери-Чувашии», «Матери-Якутии» или «Матери-Югре». И это объяснимо: Пермский край не претендует на особый символический статус, который бы надо было подтверждать символом единства нации. Что касается коми-пермяков, то для них культовая фигура – герой фольклора Кудым-Ош (памятник которому стоит в Кудымкаре).
Число монументальных женских образов в городской среде можно пересчитать на пальцах одной руки. Их объединяет один мотив – война в двух порожденных ею противоположных состояниях: мобилизации, наивысшего напряжения сил и горевания, скорби. Мемориал с центральной фигурой «Скорбящая» (скульптор Ю. Екубенко) на старом Егошихинском кладбище – одна из самых пронзительных, лучших по пластическому решению монументальных скульптур Перми. Близкое чувство сопереживания горю пробуждает «Разорванное братство» – мемориал с групповой скульптурой в память о погибших на полузабытой Афганской войне, зашифрованной для современников в формуле «временное пребывание ограниченного контингента Вооруженных сил СССР в Республике Афганистан».
В целом скорбь, военные конфликты, самопожертвование и трагедия утрат являются тематической доминантой многих пермских памятников. За последние десятилетия символическое пространство Перми стало еще более милитарным, силовым, наполненным мемориальными объектами и образами людей в погонах, напоминая о внутрироссийских и международных военных конфликтах и угрозах.
Другую смысловую группу образуют памятники, на которых возвышаются над обыденностью государственные деятели, ученые, врачи, производственники, благотворители. Иначе говоря – люди Дела и Идеи. Два эти качества объединяют представителей столь разных исторических эпох как «государственников-реформаторов»: В. Н. Татищева и В. И. Ленина, инженера-практика Н. Г. Славянова, доктора Ф. Х. Граля, профессора университета, первооткрывателя пермской нефти П. И. Преображенского и мецената, без которого университета бы не было, Н. В. Мешкова. Горожане видят их изображенными в момент раздумий, подведения итогов или принятия решений. Они отделены от горожанина дистанцией масштаба своих свершений.
Но в 2000-е годы в Перми появились памятники иным персонам – звездам кино и сценических площадок. Они стали возводиться тогда, когда после распада СССР разразился кризис идентичности, а едва ли не единственными скрепами людей остались общие для всех медийные воспоминания.
На пермских улицах материализовались канонические образы героев послевоенного советского кино в лице городской средовой скульптуры: «Иван Семёнов, второклассник и второгодник» и композиции «Трус, Балбес и Бывалый» из «Кавказской пленницы». Эти памятники отражают и маркируют поколения. Объекты появились в 2000-е годы как напоминание о книгах и фильмах, ставших знаковыми для тех, кому сегодня 50 и больше. Именно для этих возрастных когорт комедии Л. Гайдая, книги Л. Давыдычева и их экранизации были глотком свежего воздуха в занормированной советской жизни, праздником непослушания, легкой антисоветской фрондой.
Для молодежи и эти эмоции, и эти киногерои – седая древность, архаика. Такая же, как кинообразы, важные для более старших поколений. Никто, скажем, не торопится сегодня ставить памятник приоритету пермяков в лениниане – рабочему из Лысьвы Василию Никандрову, который еще в 1927 г. у С. Эйзенштейна первым исполнил роль Ленина.
Или героям телефильма 1970-х по повести В. Пановой «Кружилиха» (прообраз – пермская Мотовилиха). Если новые поколения и будут создавать воплощенные в материале скульптуры (а не их цифровые слепки), то не удивлюсь, что когда нынешние 30–40-летние войдут в возраст ностальгии, то на пермских улицах появятся монументы реальному пацану Коляну или Саше Белому из «Бригады». Или героям «Игры престолов».
Впрочем, встречаются на улицах Перми и памятники актерам. Спрятанные во дворах жилых кварталов, скульптуры вводят горожанина в закулисное пространство сценической жизни. Маски сняты, лицедеи предоставлены сами себе, и проступает суть разных моделей актерского жизнестроительства. Одна – от иллюзиониста-единоросса-депутата-бизнесмена В. Данилина, поставившего памятник самому себе. Другая – от неординарного актера, интеллектуала под маской неудачника из советского кино, Г. Буркова, памятник которому станет точкой притяжения для жителей квартала «Гулливер».
В Перми сохранилось немало скульптур, созданных в период наибольшего размаха советской монументальной массовой пропаганды 1940–1960-х годов. Типовые, тиражные городские скульптуры эпохи сталинизма порой оказываются единственными действующими памятниками культуры или арт-объектами в жилых дворах, парках, на курортах или на территориях учреждений, школ, вузов. Ряд таких объектов носят охранный статус памятника культуры местного или регионального значения. Скульптура плохого качества, неуникальная, сделанная из недорогих, постоянно требующих ремонта материалов, эстетической ценности, как правило, не имеет. Но она становится ценностью для жителей территорий, где она установлена, как, например, для микрорайона вокруг завода им. Калинина, где установлен монумент «всесоюзному старосте», скульптуры ДК им. Солдатова (ранее – ДК им. Свердлова и ДК им. Сталина) или памятник А. П. Чехову в «итальянском дворике» местного Дворца культуры на Гайве.
Времена иконоборчества прошли, и сегодня многие горожане относятся к соцреалистическим монументам 1930–1950-х как к наследию, то есть как к ценностям, требующим сохранения, сбережения, передачи последующим поколениям. Мало кто помнит контекст появления городской скульптуры эпохи сталинизма, на второй план отодвигаются идеологические, эстетические категории. На первый план выходят резоны сентиментально-эмоциональные, связанные с непосредственным личным опытом.
Именно этими резонами объясняется привязанность пермяков к памятнику Ленину и Горькому на территории студенческого городка Пермского государственного национального исследовательского университета. Этот памятник изображает двух исторических персонажей, беседующих сидя на скамейке. Скульптуры, окрашенные серебристой краской, стоят на довольно высоком постаменте, покрашенном черной краской, спиной ко входу в главный исторический корпус кампуса.
«Ленин с Горьким» – часть университетского культурного текста, арт-объект был представлен в социальной акции «Пермь, любим и гордимся!», визуальной предвыборной агитации партии «Единая Россия – 2016». Он включен в официальное позиционирование столетнего юбилея вуза (отмечался пять лет назад).
И хотя «Ленин с Горьким» приписывается скульптору Ю. Екубенко, пермский памятник совсем не уникален, выполнен в рамках существовавшего в 1930–1950-е скульптурного канона. Его полностью идентичная копия находится в г. Ухта в Республике Коми и ряде других городов. В генеалогии скульптуры без труда обнаруживается памятник Сталину, беседующему с Лениным, скульпторов Ефима Белостоцкого, Григория Пивоварова и Элиуса Фридмана, десятки его копий размещались по всей территории СССР. Стоял такой монумент в послевоенный период и в городском парке г. Молотова. Возможно, именно та парковая скульптура была предшественницей университетской.
Памятник Ленину с Горьким породил множество самого разного студенческого фольклора. Бо́льшая часть этих историй была придумана еще в советскую эпоху, поколениями студенчества 1960–1980-х, и современным студентам почти не знакома.
По одной из версий, зафиксированной в устно-исторических источниках, Ленин и Горький как-то шли в университет, увидели необыкновенно красивую девушку, зашедшую в корпус, решили присесть и дождаться ее возвращения. И никак не могут дождаться. Другая версия звучит острее: Ленин с Горьким смогут обрести свободу, встать и уйти только тогда, когда из учебного корпуса выйдет девственница. Да все никак дождаться не могут.
Для нескольких поколений пермяков беседующие Ленин с Горьким являются символом молодости и никак не соотносятся с советской эпохой. Нечто близкое обнаруживается и в том, как в Мотовилихе, на бульваре Гагарина (рядом с корпусом кампуса НИУ ВШЭ), переозначивается памятник юноше и девушке. Типовая композиция советской скульптуры покрашена в «мимимишный» розовый цвет. И это та же логика, которой следовал скульптор Дэвид Чарны в Праге, когда перекрасил символ советского доминирования – танк Т34, сделав грозное советское оружие игрушкой розового цвета.
В целом восстановленной парковой скульптуры советского времени в Перми много. Ее хранят, подкрашивают, восстанавливают. Часто – за неимением лучшего. Или – за отсутствием памяти о самом главном.
«Дело, Идея, Война и медийная популярность» – формула пермской монументальной скульптуры. К сожалению, в ней очень мало места обычным жителям и горожанам. Есть интерактивный «Памятник водопроводчику», известный в народе как «Ваня у бани». Он соразмерен человеку, повседневной ситуации, полон теплоты и юмора. Близка к этой стилистике и композиция «Пермяк – соленые уши».
Скульптурные анекдоты – это хорошо, они делают город живым. Но есть и другая художественная стратегия. «Горожане. Разговор» – эталонная, на мой взгляд, скульптура, создающая вокруг себя эмоциональное сообщество, без которых невозможно представить жизнь современного мегаполиса. Но стоит она в соседнем городе. Это композиция, посвященная Мише Брусиловскому, Виталию Воловичу и Герману Метелёву. Так Екатеринбург сделал вечными почетными гражданами своих художников – городских кумиров. С ними можно постоять рядом, войти в общий круг, ощутить сопричастность. Именно таких памятников, делающих место живым и своим, не хватает нашему городу.