– Как получилось, что вы начали заниматься именно лимфологией?
– Основы лимфологии нам преподавали в медицинском институте, но в фундаментальную науку я попала, когда после окончания шестого курса по приглашению ректора Евгения Антоновича Вагнера осталась работать на кафедре анатомии человека, а затем была направлена на факультет усовершенствования врачей в Санкт-Петербург. Там я и познакомилась со своим учителем – заведующим кафедрой и лимфологом Алексеем Васильевичем Борисовым. Именно он заинтересовал меня лимфологией и своей теорией лимфодинамики, которая тогда еще не была принята практически никем. В этом году исполняется 400 лет фундаментальной лимфологии, и практически всё это время считалось, что лимфа движется по сосудам пассивно, но Алексей Васильевич показал обратное – что есть собственные силы, двигающие лимфу, а всё остальное – факторы, и я являюсь одним из разработчиков теории лимфодинамики. Тогда, в Санкт-Петербурге, у меня сформировалось четкое понимание, чем я буду заниматься. Именно благодаря фундаментальным знаниям лимфатической системы стало возможным создание клиники в Перми, в которой лечение основано на технологиях лимфатического доступа. Это заложено и в нашей аббревиатуре LAT – Lymph Acsses Technology.
– Вы также являетесь врачом семейной медицины. Почему выбрали именно это направление?
– После шестого курса медицинского института, когда я погрузилась в работу на фундаментальной кафедре, то увидела, что мы не умеем интегрировать всего человека, поэтому одной из моих целей стало научиться объединять всю информацию. Я, засучив рукава, снова начала изучать человека, но уже неотрывно от физиологии, биохимии, генетики и других наук. Именно поэтому сегодня я могу говорить на «ты» с врачом любой специальности. Мы ставим себе задачу не просто вылечить отдельную болезнь, но исследовать всего человека, чтобы показать ему слабые места и риски и научить его менеджменту здоровья. Нас учат управлять финансами, временем, человеческими ресурсами, но практически никто и нигде не говорит, что каждый должен научиться управлять собственным здоровьем. Сначала на уровне самого себя, а затем и на уровне семьи.
– Сегодня много говорят о том, что медицина не видит в пациенте человека. Что вы думаете об отношениях между врачом и пациентом?
– Свое отношение к пациентам я сформулировала еще в 1990-е годы, когда появилась аббревиатура VIP. Она поделила людей на важных и не важных. Я для себя тоже вывела такую аббревиатуру, только уже на русском языке: ВиП = П, то есть «Врач и Пациент» равно «Партнерству». Когда каждый пациент для врача является очень важной персоной, то и в борьбе с болезнью они обязательно должны стать партнерами. Я учу каждого врача работать с пациентом в тесном сотрудничестве, то есть разъяснять каждый шаг, каждое решение.
Мы рассматриваем человека как Дух, Душу и Тело. Но сейчас медицина не имеет возможности заниматься душой, она и тело не успевает рассмотреть за то время, которое отводится на пациента. Моя консультация продолжается два часа, а иногда и больше. К нам попадают пациенты, которые уже много где были, их не проведешь пустопорожними разговорами. Человек интуитивно понимает расположение к нему врача, и только тогда рассказывает о своих проблемах и страхах. На первом месте в медицине стоит слово. Как человек может рассказать о себе врачу, у которого нет на него времени и которому он не интересен? Никак.
После консультации пациент попадает на общий клинический осмотр, и тогда он становится для нас прозрачен, а потом результаты лабораторных анализов и инструментальных обследований дополняют содержанием уже сформировавшуюся картину.
– Бывает, что вы беретесь за лечение пациентов, которым не удалось помочь в других лечебных учреждениях?
– Для меня нет такого понятия «не лечится», если человек жив. Когда произносят эти слова, внутри возникает возмущение – как не лечится? Я начинаю исследовать ситуацию, для меня важно дойти до самой сути. В нашей практике был случай, когда к нам обратился пациент из Соединенных Штатов Америки – Алан Спенсер.
Ему поставили диагноз миозит с включенными тельцами в известной клинике Майо. Прозвучал приговор: «Это не лечится, даже не думай куда-то обращаться – для врачей это просто будет повод заработать». Когда директор нашей клиники рассказал об этой ситуации – у меня появилось решение и видение, как двигаться. Мы долгое время были в переписке с Аланом. Это был период, когда уже объявили пандемию новой коронавирусной инфекции, границы были закрыты, и для того, чтобы он смог к нам приехать, потребовалась резолюция Татьяны Голиковой. С ее помощью удалось преодолеть все формальности и оформить медицинскую визу. Алан приехал в инвалидной коляске в сопровождении жены и сына, он с трудом глотал и говорил. После курса лечения это был другой человек – он смог самостоятельно передвигаться, восстановилось глотание и речь стала четкой. Сегодня он ждет новой возможности пройти курс лечения, потому что далеко не все, что мы делаем, есть в Америке. Эта история попала в СМИ, про лечение Алана рассказал тогда телеканал Russia Today.
В нашей клинике оказываются пациенты с совершенно разными диагнозами, в том числе онкологическими, с лимфедемой, к лечению которой у нас выработан совершенно особый подход, которому нет аналогов в России и в мире, с атеросклерозом, который безуспешно годами пытаются победить с помощью статинов, с храпом, при котором мы помогаем без аппаратных методов. У каждого пройден разный путь лечения в государственных и частных клиниках. Не бывает одинаковых пациентов, поэтому и не может существовать одинакового подхода к лечению. Мое жизненное кредо: пока человек жив – ему можно и нужно помочь.