Фото: Никита Чунтомов
Главное музыкальное событие лета –Дягилевский фестиваль. Десять суток музыки, перформансов, разговоров и бессонных ночей. Героем детища Теодора Курентзиса стала современная музыка. Ее исполняли в больших и камерных концертных залах, в индустриальных пространствах и бывшей церкви
Долой элитарность!
Нынешний фестиваль выдался необычным. В его афише не было ни опер, ни балета. Да и главной площадкой форума стала не Пермская опера. Худрук фестиваля Теодор Курентзис признался: это был осознанный жест. После ухода из Пермского театра оперы и балета Андрея Борисова театр остался без директора. Чтобы избежать неприятностей, решено было проводить фестиваль вне театра, который его основал в далеком 2003 году.
Да, из-за этого фестиваль что-то потерял. Но и приобрел. Его центральной площадкой стал Завод Шпагина. В его гулких индустриальных цехах и разворачивалась музыкальная и перформативная мистерия.
Идея не нова. Многие события немецкого фестиваля искусств Ruhrtriennale проходят в заброшенных индустриальных локациях. В 2015 году по приглашению основателя фестиваля Жерара Мортье Теодор Курентзис и musicAeterna исполняли в бывшем углесмесительном бункере одной из закрытых шахт поселка Лоберг сочинения Стравинского и Курляндского. Немецкая пресса писала: «Ruhrtriennale хочет расстаться со славой элитарного».
В 2021 году элитарность сбросил с себя и Дягилевский фестиваль. Основанный на высокой эстетике «Русских сезонов» импресарио Сергея Дягилева, пермский форум проповедовал принципы высокой культуры. С появлением революционного грека элитарности поубавилось.
Именно Ruhrtriennale и была взята за основу нынешнего Дягилевского фестиваля, сделавшего ставку на междисциплинарных постановках, объединяющих академическую музыку, перформанс, театр, танец, видеоарт и популярную музыку.
На Заводе Шпагина Теодор Курентзис весело катался на электросамокате. На концерте современной музыки дамы в вечерних платьях в пол рассаживались прямо на пол одного из цехов, где пару лет назад кипели рабочие будни, а сейчас звучит академическая музыка. На завершающей вечеринке публика веселилась под нойз прекрасной и страшной датчанки Puce Mary, инди ростовского «Утра» и немецкий рейв от “Schwefelgelb”.
Закрывая долгий XX век
Но все же открытие фестиваля проходило традиционно – в ДК имени Солдатова. Публика собралась посмотреть на любимого дирижера, сидя в комфортных креслах. Фестиваль открывали сочинения Рихарда Штрауса и Леонида Десятникова. Симфоническая поэма «Смерть и просветление» была написана в конце XIX века в Германии, а «Зима священная 1949 года» – в Санкт-Петербурге в конце века XX.
Молодой Штраус замыслил свое сочинение как рассказ о мучительной смерти художника, его страданиях, посмертном просветлении и вознесении души. В интерпретации Курентзиса и musicAeterna этот рассказ превратился в пророчество о тех бедах, которые выпали на долю долгого XX века.
Монументальная (более 200 исполнителей!) «Зима священная 1949 года» основана на текстах из книги для чтения на английском языке “Stories for Boys and Girls”, выпущенной в 1949 году. В книжице собраны дурацкие тексты про тогдашнюю жизнь в сталинском СССР: “Moscow is our Capital”, “From Chaikovsky's Childhood”, “Sport” и “Three Wishes”. Это настоящий путеводитель по музыке Десятникова с прямыми цитатами и отсылками к Чайковскому, Стравинскому, Шостаковичу, американскому минимализму.
Лучшего места для исполнения «Зимы священной» вряд ли было можно найти. Казалось, что архитекторы ДК Солдатова Мейерзон и Барутчев проектировали это пышное здание в стиле сталинского ампира, как site-specific место для исполнения симфонии Леонида Десятникова. Когда хор запел “Moscow is our Capital”, новыми красками засиял портал арки сцены с гербом и строчкой советского гимна «Со-юз не-ру-ши-мый рес-пуб-лик сво-бод-ных».
Нечто подобное проделывали художники-пересмешники в 1980-х годах с советской эстетикой, выворачивая наизнанку мир советской идеологии. Их стиль называли соц-арт – в пику социалистическому реализму. За исключением одного. В интерпретации Курентзиса музыка Десятникова как бы находилась в зазоре между усмешкой и серьезностью. Словно бы инопланетянин, который не жил в Советском Союзе, по обрывкам текстов из детской книжки попытался реконструировать ушедшую Атлантиду. Получилось и смешно, и нежно одновременно.
«Когда мы едины, мы непобедимы!»
Современной музыки во всех ее проявлениях было гораздо больше на фестивале, чем классических сочинений, исполняющихся в филармонических залах. И все они производили впечатление маленькой революции.
Пианист Вадим Холоденко исполнил пьесу Фредерика Ржевски “The People United Will Never Be Defeated!”(«Когда мы едины, мы непобедимы!»). Американский композитор (он умер буквально через неделю после окончания Дягилевского фестиваля) написал 36 вариаций на чилийскую песню “El pueblo unido jamas sera vencido” («Единый народ никогда не будет побежден!») в знак поддержки чилийского народа в его борьбе против диктаторского режима Аугусто Пиночета.
Сидя в зале, думалось, как жаль, что сочинение Ржевски звучит в ДК Солдатова, а не на Заводе Шпагина, куда было бы здорово пригласить уволенных рабочих с завода «Ремпутьмаш»!
Или вот финский пианист Йоонас Ахонен, будучи участником одного из ведущих коллективов современной музыки “Klangforum Wien”, устроил маленький переполох в Органном зале Пермской филармонии. Если первое отделение, в котором он исполнил две российские премьеры Ребекки Сондерс и Бернхарда Гандера, не вызывало вопросов, то во втором финский пианист исполнил классические «Вариации на вальс Диабелли» Бетховена как современную музыку!
Завод Шпагина превратился в фабрику исполнения современной музыки. Ночной концерт «Церемония памяти Целана» стал полноценным спектаклем, на котором с публикой проделывали эксперименты. Он начался с лязгающего закрытия тяжелых дверей цеха, в зал направляли прожекторы и фонари, музыкальные номера перемежались с драматическим чтением стихов немецкого поэта Пауля Целана.
Постановка не нова. В прошлом году, к 100-летию со дня рождения поэта, современные композиторы по заказу Теодора Курентзиса написали камерные сочинения на стихи немецкого поэта. Премьера прошла в Доме Радио, а в Перми была повторена. Вышло чрезмерно пафосно, но надо отдать должное публике – она не шелохнулась и дослушала до конца.
Своеобразной рифмой к нему стал концерт «Мистерия». Большую часть публики посадили не на стулья, а прямо на пол: в центре зала расстелили ковры с подушечками. А сцен было две – с обоих концов огромного подиума. Дамы в вечерних платьях охотно рассаживались на полу и в полумраке смотрели, как исполняют сочинения современных композиторов. Среди них была и Love Story Франческо Филидеи: семь солистов отчаянно рвали туалетную бумагу.
После таких экспериментов совсем уж старомодно выглядел авторский вечер Леонида Десятникова в Органном зале Пермской филармонии. В нем совсем не было слов, а была одна лишь музыка живого классика. Началась она с хитовых тем из фильмов «Подмосковные вечера», «Мания Жизели» и «Москва», а закончилась культовым вокальным циклом «Любовь и жизнь поэта» на стихи обэриутов Олейникова и Хармса. Героями вечера стали пианист Алексей Гориболь, скрипач Владислав Песин и тенор Тарас Присяжнюк.
Подглядывающие
Наряду с концертами на Дягилевском фестивале показывали вещи, которые сложно отнести к какому-либо жанру. Например, танцевальная компания Нанин Линнинг представила перформанс «Двойная спираль», в котором причудливо переплетались хореография, режиссура, визуальное искусство и музыка. Премьера прошла пару лет назад, но в Перми наряду с голландскими танцовщиками в ней принимали участие и пермские артисты. Смыслообразующим центром «Двойной спирали» стали исследования влияния биотехнологий на человеческое тело и общество.
Интерактивная постановка представляла собой «бродилку» по четырем залам, в которой публика видела плавающего человека в аквариуме, близнецов, подключенных к аппарату ИВЛ, девушек с хвостом русалки и много чего еще. Этот причудливый мир будущего скорее пугал, чем радовал, и напоминал матрицу, в которой срослось живое и искусственное.
Перформанс компании Peeping Tom «Пропавшая дверь / Потерянная комната» тяготел к танцу и хореографии, недаром в качестве локации был выбран пермский Театр-Театр. В диптихе Габриэла Kарризо и Франка Шартье происходило черт знает что! Горничный оттаскивал за ноги тело женщины (убитой? потерявшей сознание?). А через какое-то время она оживала и выходила на сцену. Одни герои входили в двери, а другие буквально из них вываливались. Или появлялись из створок шкафов, как бы опредмечивая метафору «скелет в шкафу».
С актерами творилось что-то неладное: их конечности неестественно заламывались;они падали и ползали по сцене, совершая сложные трюки, как в цирке. По ходу постановки стало понятно, что это не реальность, а душевный мир человека с его переживаниями, за которыми зритель, как вуайерист, бесстыдно наблюдает, подглядывает.
Перед началом аудиовизуального перформанса superposition Ryoji Ikeda Studio публике выдавали беруши – говорили, будет громко. На сцене двое исполнителей – мужчина и женщина. Они выступали в роли оператора, дирижера, наблюдателя и экзаменуемого. В основе перформанса – понятие из квантовой физики «принцип суперпозиции». Он предполагает допущение: даже если мы не знаем, в каком состоянии находится тот или иной объект, на самом деле он находится во всех возможных состояниях одновременно.
Перформеры нажимали на кнопки, извлекали звуки с помощью нехитрых инструментов. На экране появлялось видео, которое дробилось на частицы и кружило голову. Видимо, всё вместе должно было дать понять, что все элементы перформанса существуют в суперпозиции, то есть одновременно упорядочиваются и деконструируются в единое произведение.
Будущее не за горами
В манифесте Дягилевского фестиваля Теодор Курентзис написал, что «Сергей Дягилев был тем человеком, который открыл занавес искусства будущего». И далее: «Он показал такие перспективы, о которых люди не могли даже помыслить».
Если осмыслить события нынешнего Дягилевского фестиваля, то вряд ли можно сказать, что форум «открыл завесу будущего». Но ведь и само время изменилось. Пандемия словно бы разыграла все самые фантастические сценарии конца света: от самоизоляции и невозможности тактильных ощущений до невозможности свободно передвигаться по миру. Возможно, когда кончится пандемия, зритель сможет заглянуть в будущее. Или хотя бы о нем помыслить.