Фото из архива Михаила Осоргина
Его трудно цитировать – цитаты неумолимо разворачиваются в целый абзац и так плотно, хотя и воздушно, сплетены, что разъять их невозможно. Это и есть неповторимый стиль писателя Михаил Осоргина. И лучшие строки написаны им о Перми.
«Я радуюсь и горжусь, что родился в глубокой провинции, в деревянном доме, окруженном несчитанными десятинами, никогда не знавшими крепостного права, и что голубая кровь отцов окислилась во мне независимыми просторами, очистилась речной и родниковой водой, окрасилась заново в дыхании хвойных лесов и позволила мне во всех скитаниях остаться простым, срединным русским человеком, не извращенным ни сословным, ни расовым сознанием, сыном земли и братом любого двуногого».
ОСОРГИН-ЖУРНАЛИСТ
Настоящий патриот, блестящий публицист, прекрасный организатор, высоконравственный человек, самобытный писатель Михаил Осоргин не стеснялся ни своего города, ни своей страны. В Перми он окончил Александровскую мужскую гимназию, печататься начал еще гимназистом, с 1895 года, когда опубликовал некролог своему классному надзирателю. Тогда же вышел его первый рассказ «Отец» под псевдонимом Пермяк.
Будучи студентом юридического факультета Московского университета, Осоргин за участие в волнениях был сослан в Пермь под негласный надзор полиции. И тут же начал вести рубрику «Московские письма» в газете «Пермские губернские ведомости». В хронику московского быта входило описание нравов, привычек, праздников, ресторанов, театров и рынков: всё то, что, по его мнению, интересно в провинции, которой это бытописание и адресовано. Но уже там появляются публицистические размышления о квасном патриотизме, педагогике, эссе о русских писателях.
Осоргин занимался журналистикой более тридцати лет, десять из них сотрудничал с газетами «Русские ведомости» и журналом «Вестник Европы», где вышло более 300 его материалов. В них он вновь продолжает знакомить провинциалов – тех же пермяков – с событиями уже европейского масштаба. Так родился особый жанр Осоргина – беллетристическое эссе, щедро приправленное иронией. Впрочем, работал Михаил Андреевич и военным корреспондентом, освещая балканские войны 1912 года. Там, кстати, за шахматной доской он встречался с Львом Троцким, впоследствии организатором его высылки из России. В 1916 году Осоргин полулегально вернулся в Россию. И наделал шуму статьей «Дым отечества»: «...очень хочется взять российского человека за плечи... тряхнуть и прибавить: „А и горазд же ты спать даже и под пушку!“». И вновь продолжил работать корреспондентом, создав циклы очерков «По Родине» и «По тихому фронту».
В изгнании Михаил Андреевич много печатался в берлинских, пражских, рижских, парижских журналах и газетах. Тысячи его статей, литературные и политические обзоры, фельетоны и очерки читали и в Нью-Йорке, и в Шанхае – везде, где говорили по-русски.
Писал он и для эмигрантских «Последних новостей», далеких Осоргину по духу. Но как свидетельствуют современники: «Если б Михаил Андреевич сотрудничал лишь в изданиях, разделяющих его взгляды, то писать ему было бы негде». И как бы он ни тянул «журналистскую лямку», все же всегда осознавал важность профессии. Именно Осоргин стоял у основания Союза советских журналистов 13 ноября 1918 года. И стал его первым председателем.
ОСОРГИН: РЕВОЛЮЦИОНЕР? МАСОН?
Еще в студенческие годы Михаил примкнул к революционному движению, в 1904 году вступил в партию эсеров. По его словам, он был «незначащей пешкой, рядовым взволнованным интеллигентом, больше зрителем, чем участником». «Больше, чем я сам, деятельное участие в революции пятого года принимала моя квартира» и дача, где хранились «тюки отпечатанных воззваний и агитационных листков». В 1905 году был арестован и, из-за совпадения фамилий с одним из руководителей московского вооруженного восстания, едва не был казнен. Полгода отсидел в одиночной камере Таганской тюрьмы, был приговорен к ссылке, но в мае 1906-го освобожден под залог.
Но уже в то время Осоргин признает, что «трудно отличить революционера от хулигана». И если Февральскую революцию он встретил, как и большинство современников, с радостью, то вскоре в своих статьях прошел против курса, например выступал за войну до победного конца. После Октябрьского переворота призывал к всеобщей политической забастовке, предсказал разгон Учредительного собрания. Быстро раскусив опасность «большевизма», Осоргин приходит к заключению: «Менять рабство на новое рабство – этому не стоило отдавать жизнь».
А еще Осоргин – один из самых известных русских масонов: он вступил в братство Великой ложи Италии в 1914 году, позже состоял еще в ряде лож. Страница Википедии охотно перечисляет все его титулы и звания. Скорее всего в масонском учении его привлекла идея ненасильственного сопротивления и анонимность добрых дел, а также идея братства. Свой вариант масонства он попытался развить, когда создал собственную ложу «Северные братья», объединяя русскую эмиграцию во Франции. Встречи братьев проходили в его парижской квартире, сейчас его масонские речи опубликованы.
Но как бы серьезно сам писатель ни относился к масонским идеям, все они разбиваются о его повесть «Вольный каменщик» (1937), в которой Михаил Андреевич с неподражаемым юмором описывает злоключения новообращенного масона Егора Тетюхина.
ОСОРГИН-ОРГАНИЗАТОР
Михаил Осоргин – удивительно деятельный человек. Еще до революции он работал в Обществе попечительства о бедных. В Италии, в первом своем изгнании, Осоргин занимался организацией экскурсий для народных учителей из России, их побывало в Италии более трех тысяч.
В годы Гражданской войны организовал Книжную лавку писателей в Москве. Это было время, когда зарабатывать литературным трудом было негде. Группа пайщиков – искусствоведы, прозаики, философы, переводчики, литературоведы – создала неофициальный союз, издавала рукописные книги, занималась коммерцией, но главное – это было место встреч и обсуждения текущих событий и творческих вопросов.
Невероятно деятельным было и его участие во Всероссийском комитете помощи голодающим (Помгол), хотя организация просуществовала чуть больше месяца. Общественный комитет создали параллельно с одноименным официальным органом при правительстве. Большинство членов комитета составляли специалисты по сельскому хозяйству, а также представители религий, обладавшие широкими международными связями, его поддержала и Академия наук. «Нескольких дней оказалось достаточно, чтобы в голодающие губернии отправились поезда картофеля, тонны ржи, возы овощей из центра и Сибири, в кассу общественного Комитета потекли отовсюду деньги, которых не хотели давать Комитету официальному». Осоргин редактировал газету «Помощь». Работа была прервана внезапным арестом членов Помгола. Им были предъявлены политические обвинения, Ленин пренебрежительно называл этот комитет «Прокукиш» (по фамилиям учредителей), и по его распоряжению всех отправили на Лубянку, где их ждала смертная казнь. Всех спасло заступничество видного деятеля Фритьофа Нансена. После освобождения члены Помгола были высланы кто за границу, кто в отдалённые места родного отечества. Осоргин писал: «Совесть не позволила нам остаться зрителями в такой страшный момент народного бедствия. Одно жалко, что мы не продержались дольше и не смогли спасти хоть тысячу, хоть сотню лишнюю людей от смерти… И история, если она беспристрастна, многое простит большевикам, а этого не простит».
ОСОРГИН-ИЗГНАННИК
На вопрос анкеты, которую пришлось заполнять Осоргину перед высылкой из России, «Как вы относитесь к Советской власти?» – он ответил: «С удивлением».
А когда берег Родины исчез из видимости, он присоединился к своим спутникам – пассажирам философского парохода – и предложил тост: «За счастье России, которая нас вышвырнула!»
Его номер в списке был 57. «Осоргин Михаил Андреевич. Правый кадет, несомненно, антисоветского направления. Сотрудник «Русских ведомостей». Редактор газеты «Прокукиша». Есть основание думать, что поддерживает связь с заграницей» (из документа комиссии за высылку). Троцкий комментировал ход событий так: «Мы этих людей выслали потому, что расстрелять их не было повода, а терпеть было невозможно».
Михаил Осоргин всегда хранил верность своим принципам. «На вопрос, кто вы, нужно отвечать не „извините, я русский“, а просто „русский“» – так он писал во времена еще первого десятилетнего дореволюционного изгнания.
Чего стоит одна история с советским паспортом…
«Правительство русское, вышвыривая за пределы отечества, предупредительно снабдило меня заграничной паспортной книжкой в красной обложке, где, с одной стороны, сказано, что обладатель этой книжки изгнан из пределов Советской России, с другой же стороны, предлагается казенной формулировкой пролетариям всех стран соединяться. Было бы поистине малодушным менять такой интересный паспорт на «белый» и настаивать на своей безотечественности и своем бесподданстве! Нет, я русский, сын России и ее гражданин! Я желаю нести ответ за нее, за ее «чудачества», за природные качества ее народа и выходки ее правителей». Михаил Андреевич сохранил советское гражданство и советский паспорт до 1937 года. А потом жил вообще без документов.
В эмиграции во Франции он отличался от большинства бывших соотечественников, не имея, по его словам, «полного собрания обязательных мнений» – ни эмигрантского, ни советского. «Жёг себя с двух концов» – скажет он об этом.
«Мое счастье не в том, чтобы я, чтобы мы увидели Россию возрожденной и свободной, а в том, чтобы таково было ее будущее». Позднее он стал инициатором движения возвращенчества. Был одним из организаторов клуба русских писателей в Париже, входил в правление знаменитой Тургеневской библиотеки в Праге.
Жил в Берлине, выступал с лекциями в Италии, в 1923 году переселился во Францию, где после женитьбы на дальней родственнице теоретика анархизма М. А. Бакунина вступил в наиболее спокойную и плодотворную полосу своей жизни.
Находясь далеко от родины, Осоргин следил за её судьбой и литературой. В годы Второй мировой безуспешно добивался разрешения посещать лагеря военнопленных, много усилий тратил на работу в созданном в Ницце Обществе помощи русским. Здесь, во Франции, он и умер в местечке Шабри в 1942 году. Ему было 64 года.
ОСОРГИН-ПИСАТЕЛЬ
Мировую известность принес Осоргину роман «Сивцев Вражек» (1928), герои которого – представители прекраснодушной русской интеллигенции на сломе эпох. В нем подкупает ясность и очарование простых описаний, переключающих внимание с космоса на ласточку, из студенческой аудитории в старомосковский дом, а оттуда – в госпиталь или в муравейник… И всё это проникнуто острой любовью к своему отечеству – и ко всему живому.
Лучшие книги Осоргина были написаны и опубликованы им в эмиграции : «Повесть о сестре» (1931), «Свидетель истории» (1932), «Книга о концах» (1935), «Вольный каменщик» (1937), «Повесть о некоей девице» (1938), сборники рассказов «Там, где был счастлив» (1928), «Чудо на озере» (1931), «Происшествия Зелёного мира» (1938). Всего Михаил Андреевич написал 41 книгу. Он автор большого количества рассказов. И они столь пленительны, что их начинаешь любить, еще не закончив читать. А закончив, возвращаешься к первой строчке. Попробуйте открыть «Пенсне» или «Что такое любовь?»…
И еще перу Осоргина принадлежит перевод с итальянского пьесы Карла Гоцци «Принцесса Турандот», которая стала культовой для российского театра и до сих пор с успехом идет на московской сцене без какой-либо корректировки перевода.
Книги издавались, переводились и читались, но никогда – на родине. Несколько раз Осоргин обращался к Максиму Горькому, с которым был хорошо знаком, с просьбой об издании в России: «К изданию книг здесь я совершенно равнодушен, даже к переводу романа на разные языки. Хотел бы печататься только в России».
Это произошло лишь в 1989 году – практически через полвека после смерти автора. Оттого-то большинству и неизвестно это имя.
В Перми в 2003 году свет увидел сборник «Московские письма», и благодаря усилиям издателя Ирины Артёмовой книга Михаила Осоргина вышла в Библиотеке уполномоченного по правам человека в 2009 году.
Последним произведением Осоргина стала повесть «Времена» – одна из вершин русской мемуарной литературы. И она – о Перми. «В этой повести превосходно всё, и я жалею, что не могу процитировать из нее целые страницы» – писал в предисловии к американскому изданию литературовед Михаил Алданов. К слову сказать, критики сходятся в одном: Осоргин – один из лучших писателей своего времени.
ОСОРГИН-ПЕРМЯК
«Я живу в Европе тридцать лет, ее масштабы давно мне знакомы – но до сих пор ощущаю себя слоном в игрушечной лавке. Франция, например, очень почтенная страна, но все же она меньше губернии, в которой я родился; губерний в России было восемьдесят. На карту Евразии я очень люблю смотреть, вымеряя пальцами какую-нибудь горделивую страну и пытаясь впихнуть ее в уезд Пермской губернии».
Фамилия бабушки со стороны отца – Осоргина – стала писательским псевдонимом Михаила Ильина. Он родился в 1878 году в семье потомственных столбовых дворян. Отец, Андрей Фёдорович Ильин, выпускник юридического факультета Казанского университета, занимался судебной реформой. Мать, в девичестве Савина, выпускница Варшавского института благородных девиц, владела польским, французским, латинским и немецким языками. Брат Сергей (он рано умер) был известным пермским журналистом и поэтом. Это ему принадлежат строчки «К Перми влеченье – род недуга…».
Повесть «Времена» не может не волновать сердце любого пермяка: «Дорога домой идет мимо почты, через тополевый театральный сад, минуя гимназию… которая уже в будущем году начнет свою дубильную работу: выколотит детское чувство, вобьет на смену латынь, таблицу умножения, растлит обрывками ученой лжи и пустит по миру нравственным нищим, рабом в колпаке царя природы. Ближайшей осенью я на приемном экзамене не сделаю в диктовке ни одной ошибки, и учитель русского языка, дохнув табаком и водкой, скажет: „Молодец, будешь писателем!“ – кони взовьются, и колесница жизни помчится по ухабам…»
Или вот это: «Я видел речку Егошиху, хотя она, может быть, давно высохла, и только линия смородиновых кустов напоминает, что тут была влага».
«Кама для меня как бы мать моего мира… У нас, людей речных, иначе видят духовные очи: для других река – поверхность и линии берегов, а мы свою реку видим и вдаль, и вширь, и непременно вглубь, с илистым дном, с песком отмелей, с водорослями, раками, рыбами, тайной подводной жизни, с волной и гладью, прозрачностью и мутью, с облаками и их отражением, с плывущими плотами и судами… Воду, которую мы отпили и в которой до локтя мочили руку, перегнувшись через борт лодки, – мы эту воду потом пьем всю жизнь, куда бы нас судьба ни забросила, и подливаем ее для цвета, вкуса и сравнения и в море, и в горное озеро Неми близ Рима, и в священный Иордан, и в Миссисипи, и в светлый ручей, и в Тихий океан, и в Рейн, и в каждую европейскую лужу, если в ней отражается солнце».
Осоргин всегда возвращался в Пермь. В 1916 году специально приехал на открытие Пермского университета. Он вернулся сюда и после смерти – всем своим скромным имуществом: граненый стакан, чернильница, пенсне и другое. Личные вещи писателя передала в Пермский краеведческий музей вдова Татьяна Бакунина по просьбе Осоргина. Здесь теперь есть его витрина.
Осоргин скучал о Перми и очень любил её. И почему-то особенно приятно, что этот светловолосый, сероглазый, умный и утонченный человек – пермяк. Как будто одно это приподнимает Пермь над плоскостью нашей жизни.
P.S. И конечно, Перми необходима улица Осоргина, а Союзу журналистов – премия его имени.
Примечания:
Михаил Осоргин. Сочинения.
Ольга Авдеева. «Ласточки непременно прилетят…»