В историю мировой музыки Пермь вписана самым непосредственным образом: здесь в декабре 1942 года состоялась мировая премьера балета Арама Хачатуряна «Гаянэ», где звучит знаменитый «Танец с саблями». «Произведение, известное всем эстрадным оркестрам из ныне существующих» – назвал его журнал Billboard
Композитор Арам Хачатурян в 1942 году жил в Молотове несколько месяцев, заканчивая партитуру в гостинице «Центральная». Впоследствии его часто спрашивали о том, как был написан знаменитый «Танец с саблями». Он отвечал: «Честное слово, если бы я знал, что он получит такую популярность и начнет расталкивать локтями остальные мои произведения, я бы никогда его не написал! Кое-где за границей меня рекламируют как «мистера Сэйбрданс» – от английских слов sabre – сабля и dance – танец. Это даже меня злит. Я считаю это несправедливым.
А между тем «Танец с саблями» родился совершенно случайно. В 1942 году в Перми, в эвакуации, я написал «Гаянэ». Начались репетиции. Вызвал меня директор театра и сказал, что в последнем акте надо бы добавить танец. Я считал, что балет закончен, и наотрез отказался. А потом пришел домой, сел за рояль, стал раздумывать. Танец должен быть быстрым, воинственным. Руки словно в нетерпении взяли аккорд, и я начал вразбивку играть его как остинатную, повторяющуюся фигуру. Нужен был резкий сдвиг – я ввел вводный тон наверху. Что-то меня «зацепило» – ага, повторим в другой тональности! Начало положено! Теперь нужен контраст… В третьей картине балета у меня есть напевная тема, лирический танец. Я соединил воинственное начало с этой темой – ее играет саксофон, – а потом вернулся к началу, но уже в новом качестве. Сел за работу в три часа дня, а к двум ночи все было готово. В одиннадцать утра танец прозвучал на репетиции. К вечеру он был поставлен, а на следующий день была генеральная».
В 1969 году в Перми Хачатурян оказался снова в том номере гостиницы «Центральная», в котором жил в войну. По воспоминаниям Юрия Силина, тогда директора музея Пермского театра оперы балета, он говорил: «Вот тут у меня было старенькое пианино. На нём я сочинил вариацию Нунэ для Вечесловой, – с тоской в голосе говорил Арам Ильич. – Она сразу её станцевала на премьере, Анисимова очень удачно поставила её танец. Здесь я видел первые видения Спартака, начитавшись Джованьоли. Удивительно, когда я, много позже после войны, стоял на Аппиевой дороге в Риме, с уже готовыми кусками партитуры в голове, я не представлял себе так отчетливо краски заката, как это было со мной в Перми, где всё ещё только начиналось и плыло в глазах. Но вот те куски ночных видений в этом номере остались на всю жизнь. Я и сейчас ощущаю это горячее дыхание пыльной Аппиевой дороги… Настолько ярки и впечатляющи были те первые краски бытия спартанцев, навеянные книгой этого замечательного писателя».
Мало известен тот факт, что триумфальная премьера могла быть сорвана: в театре случился пожар. Сведения о том, когда он случился, расходятся. Одни очевидцы событий утверждают, что он произошел в ночь перед премьерой, по сведению других – 2 декабря 1942 года, за неделю до нее.
В Молотове зима была лютая, и потому печи приходилось топить очень жарко. К слову, дрова для театра, у которого было печное отопление, на железнодорожной станции разгружали артисты труппы. Они же везли их на грузовом трамвае в театр. Кололи тоже они. Есть воспоминания, что у многих не было теплой одежды и потому, как минимум в первую самую сложную для всех зиму, надевали костюмы из спектаклей: особенно одежда из оперы «Иван Сусанин» подходила к местному суровому климату.
Вышло так, что от печи занялись балетные пачки, сделанные из легкой ткани. От них огонь перекинулся дальше. Очень сильно пострадали костюмы.
«Стоял 35-градусный мороз, – вспоминает танцовщик Юрий Монковский. – Как ворваться в окруженное пожарными, окутанное дымом здание? Сбоку, как черные загадочные птицы, из театра вылетали на снег костюмы, которые еще можно было спасти. <…> С моим другом Николаем Завьяловым мы осторожно вытаскивали из снега обгоревшие царские одежды. <…> Так как в антрактах я работал «верховым», то есть поднимал декорации с мостика веревками, то, вооружившись ножом, я побежал на рабочее место. Едва успел перерезать веревки, державшие падуги кулис, как со стороны сцены, из коридора солистов, послышались крики. Необходимо было вытащить из класса рояль, на котором в свое время играл чуть ли не сам Чайковский. Из-за дыма пришлось сползать с мостика на ощупь. Едва мы успели вытолкать рояль, как через минуту в огонь рухнул пол. <…> Безысходность и растерянность охватила всех: костюмов нет, декорации попорчены, не говоря о самом театре». (Монковский Ю.А. «Призвание». – СПб.: Скифия-принт, 2017. С. 231–238.)
Художник Бруни Т.Г.: «Когда мы пришли утром в театр, то с ужасом увидели, что стоит дым, стоит мгла, был страшный мороз, красное солнце и этот дым. Это просто была зловещая картина! Нас всех вызвал Евгений Михайлович в свой кабинет. Всегда подтянутый и элегантный, он сидел в расстегнутой рубашке, с совершенно каким-то помятым, трагедийным лицом и сказал: «Ну вот что: в городе не должны знать, что у нас был пожар, и мы должны дать спектакль».
Юрий Монковский в воспоминаниях рисует яркую картину того, что представлял из себя театр после пожара: «Пришедшие вечером зрители не узнали зала: ярусы были затянуты зыбкой пеленой дыма, сквозь которую едва просвечивала люстра. Выяснилось, что балет можно смотреть только из центральной части партера, публика ярусов и галёрки вынуждена была стоять в проходах. В сером тумане действие на сцене выглядело как в аквариуме. Это было ужасно. И это было прекрасно».
По словам Бруни, в пожаре погибли в основном костюмы Натана Исаевича Альтмана, очень хорошие: «Какая колоссальная была сила коллектива! Балетные <…> бросились в подвал и вылавливали эти костюмы горелые, смотрели, что можно надеть. Получались несусветные вещи. Знаменитый «Танец с саблями» танцевали в костюме «Танца диких» из балета «Баядерка». Одному из актеров явно эти восточные атласные штаны были малы, и когда он вышел на сцену – в публике раздался смех. Он стал конфузливо размахивать своими саблями, и его настроение было испорчено, потому что публика начала понимать, что что-то не то. Тем не менее спектакль прошел, и прошел с большим успехом, хотя он выглядел внешне, конечно, смешно. Декораций какие-то части были спасены».
«В финале спектакля герои балета – армянские колхозники, стоя у репродукторов, слушали весть о вступлении на советскую землю немецких захватчиков. Озорные Нунэ и Карен, роли которых исполняли Татьяна Вечеслова и Николай Зубковский, первыми уходили на фронт. Зрительный зал провожал их аплодисментами. Новая редакция балета, с другим финалом, появилась уже по возвращении театра в Ленинград. А в Молотове артисты выходили на сцену в солдатской форме, и в антракте некоторые, пользуясь «служебным положением», бегали через дорогу в гастроном, где военным продавали булочки без карточек». (Абызова Л.И., «Игрь Бельский: Симфония жизни». – СПб: АРБ им.Вагановой А.Я., 2000, С. 48.)
Из писем Хачатуряна узнаём, что заглавные партии должны были исполнять Галина Уланова и Вахтанг Чабукиани, звёзды первой величины советского балетного небосклона. Но они в то время были в эвакуации в других местах. Галина Уланова уехала к мужу в Алма-Ату, а Чабукиани оказался в Тбилиси, куда как раз в дни премьеры шло наступление фашистских войск. «Наш спектакль – это братский привет героическим народам Кавказа», – приводила слова балетмейстера-постановщика Нины Анисимовой местная газета.
Центральную партию – Гаянэ на премьере в Молотове исполнила Наталия Дудинская. В программке ее называли лауреатом Сталинской премии, заслуженной артисткой и орденоносцем. Армена сыграл заслуженный артист, орденоносец Константин Сергеев.
С этого времени «Танец с саблями» начал свое триумфальное шествие по мировым подмосткам.